Учение Иисуса об Отце. Реконструкция раннехристианского учения на основе сопоставительного анализа древнейших евангелий - Олег Чекрыгин

Ев. Ин гл. 18—21

В главах с 18 по 20 содержится описание Страстей Господних: арест, суд синедриона, суд Пилата, приговор, казнь, смерть на кресте, воскресение, явления Воскресшего ученикам и в самом конце – Фоме «Неверующему». Вроде бы, тут уже не до учения, но тем не менее здесь стоит остановиться на некоторых характерных деталях, которые позволяют оценить достоверность повествования, и, что называется, отделить мух от щей.

Главы 18—19 Последний день Иисуса

В иудаизме день начинается с пяти часов вечера, и заканчивается в пять следующего дня. Евангельское описание событий этого последнего дня земной жизни Иисуса вряд ли можно считать чем-либо, кроме фантазийной сентиментальной повести.

Начнем с Тайной Вечери – и сразу закончим простым соображением: Седер Песах, который и является тем, что в евангелии упомянуто как «есть Пасху», проводится в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое нисана. В современной традиции допускается «есть Пасху» дважды: в традиционный Седер и еще раз на следующий день, как бы этой трапезой провожая настоящий Седер на следующий день – что-то вроде православного попразднества. Но во времена Иисуса такого и представить было невозможно: только с 14 на 15 вечером, когда стемнеет и до полуночи. А в тот год Седер приходился как раз на ночь с пятницы на субботу. Напомню, что архиереи не вошли в преторию к Пилату, чтобы накануне праздничной трапезы «не оскверниться, но есть пасху» (Ин18,28). Так что никакой «пасхи» Иисус с учениками не ел, и Тайную Вечерю после нее не устраивал. Не было ни Сионской горницы, ни куска, окунутого Иисусом в солило и поданного Иуде, с которым «вошел в него сатана» – во всяком случае не было в тот вечер. А что было?

Скорее всего, Иисус по обыкновению, вышел вечером из города за городские ворота и устроился на ночь с учениками в Гефсиманском саду, на обычном месте, которое «знал Иуда» – и туда привел стражу, а не в сионскую горницу, из которой уйдя, в нее же и должен был вернуться – зачем бы Иисусу после праздничной трапезы тащиться за город, а не полечь спать с учениками в теплой комнате, за постой на ночь в которой было уже уплачено хозяевам?

Идем далее.

«1…Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон… 2 Знал же это место и Иуда, предатель Его, потому что Иисус часто собирался там с учениками Своими. 3 Итак Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием» – уже отмечал ранее, что это указывает на то, что никакой сионской горницы не было: если бы Иуда ушел из нее – в нее бы и привел стражу, а не потащился бы с ней за город искать Иисуса ночью по местам, где «Иисус часто собирался». Наоборот, придя с Иисусом в Гефсиманию, где устроились лагерем на ночлег и удостоверившись, что Иисус никуда не собирается, Иуда улизнул из лагеря в город и привел стражу на место, где он точно знал, что Иисус там, а не где-нибудь еще.

Никаких, конечно, молений «до кровавого пота» никто не видел, свидетелей не было, а Иисус уже ничего никому рассказать больше не мог – так что все это умильные натужные фантазии на тему «дай луковку глаза потереть, чтобы слезу выжать». И лично мне отвратительна эта лживая пропагандистская сущность евангелистов, как религиозных пропагандистов, выдумывавших невесть что ради «лжи во спасение»: единожды солгавшим – как можно дальше верить им и всем последующим сироповарителям «святых жизнеописаний».

Итак, Иисус спрашивает стражу, кого ищут и получив ответ «Иисуса Назарянина» говорит им «Это я», По-гречески εἰμί – быть, существовать, находиться; часто не переводится – ἐγώ – я, то есть дословно «есть я». Но «Есть Я» – это непроизносимое имя еврейского бога на иврите היה в первом лице אהיה – « (Я есть) сущий», которое употреблено в Исх. 3:14: «Бог сказал Моисею: Я есть Сущий».

Услышав это стража вдруг отступает назад и падает перед ним ниц на землю – почему? Да потому что, получается, он им назвал СЕБЯ священным непроизносимым именем их бога: «Я есть Я», «Я есмь», то есть «Сущий» – и они пали перед ним, поклонясь ему до земли, как своему богу.

Кто это написал и зачем? Во-первых, грек на литературном греческом; а во-вторых грек лукавый, знавший иврит и иудейские порядки, читавший Еврейскую Библию. Затем, чтобы еще раз привязать накрепко Иисуса к еврейскому родовому богу Иегове – вот, он не просто какой-то там «сын Божий», Он и есть сам воплощенный Иегова. И не заметил ражий иудаизатор в пылу рождения своих религиозных фантазийных грез и восторгов, что выдал себя с головой, перестаравшись и зайдя слишком далеко в своих фантазиях.

Во-первых, Иисус говорил по-арамейски, а на арамейском священное имя еврейского бога не звучит – так же как и на греческом, оно не на иврите для иудеев ничего не значило кроме буквального «это я». И тут бы храмовой страже впору не кланяться, а брать Его и вязать – что, впрочем, они и проделали, якобы вдруг спохватившись, в следующем акте. И тут уж что-нибудь одно: или, поклонившись Ему как своему богу, перебьют свое начальство и присоединятся к восторженным толпам, встречавшим Иисуса при входе в Иерусалим, или уж прямо тут же побьют его камнями за богохульство, которое Он тут при свидетелях открыто совершил, назвав Себя богом. И которое после этого зачем-то безуспешно всю ночь ищет Синедрион, опрашивая толпы свидетелей. И даже если допустить, что не побили, но взяли и повели, то Синедриону было незачем проделывать весь этот ночной сизифов труд – публичное богохульство Иисуса было налицо.

Так что вся эта сцена полностью вымышлена от начала до конца ретивым, но малоумным иудаизатором – для народа-невежды и так сойдет.

Идем далее.

«15 За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик; ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический 16 А Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик, который был знаком первосвященнику, вышел, и сказал придвернице, и ввел Петра», и далее следует описание троекратного отречения Петра (16—18; 25—27)

Никаких знакомых первосвященников ни у какого Иоанна Зеведеева, галилеянина, пришлого нищеброда и чужестранца, провинциала-рыбака из галилейского захолустья в столице другого государства, естественно, быть не могло. И если он, вместе с Петром, и затесался во двор первосвященника, то лишь затерявшись в толпе. Но уж на заседание Синедриона он точно попасть никак не мог, и никто из учеников, хоть тресни. И тогда вся сцена заседания Синедриона осудившего Иисуса на смерть за богохульство (21—24; 28) идет в отвал, в макулатуру (и вместе с ней, естественно, та же сцена, но гораздо более красочная, расширенная и углубленная у всех других евангелистов, явно списавших аскетичное описание у Иоанна и поспешивших дополнить красочными фантазийными деталями типа «первосвященник разодрал свои одежды) по причине все той же – а кто свидетель, кто все это рассказал евангелисту, будь то хоть сам Иоанн Богослов? То-то и оно, что – никто.

Идем далее.

«28 От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху». – Это важное замечание, которое – уже отмечал – дает нам ориентир на невозможность для Иисуса с учениками «есть пасху» вечером в четверг.

С утра пораньше Иисуса повели к Пилату на убой: казнить преступника имел право лишь римский наместник, и более никто. Допустим – иначе бы просто забили камнями там же в Гефсимании – и дело с концом. Или во дворе первосвященника – и все было бы шито-крыто.

Конечно, вся сцена суда Пилата (29—40, до конца главы) тоже вымышлена от начала до конца – а кто свидетели, рассказавшие евангелисту? ИБ никто бы на порог не пустил в преторию, а никто из иудеев туда вообще не заходил.

«18.31 Пилат сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого», «19.7 Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» – нет такого предписания Закона, единственное что есть это: «и хулитель имени Господня должен умереть, камнями побьет его все общество… (Левит16,20)».

Как разобраться в этой противоречивой сумятице, почему иудеи сдали